Директор окликнул его. Далтон остановился и оглянулся через плечо.
Директор Линскотт скривил губы, будто пробовал на вкус редко использовавшуюся вежливость.
— Знаете, Далтон, я помню вас, когда вы еще работали у судьи в Ферфилде. Я всегда считал вас порядочным человеком. И теперь думаю так же.
Далтон вежливо повернулся, будто готовясь проглотить очередное оскорбление — если Директор захочет вновь его оскорбить.
— Благодарю вас. Директор Линскотт. Услышать такие слова из уст столь уважаемого человека, как вы, большая честь.
Линскотт сделал неопределенный жест, будто по-прежнему пытался отыскать в затянутых паутиной углах вежливые слова.
— И я совершенно теряюсь, пытаясь понять, как порядочный человек может позволить своей жене так вот выставлять титьки на всеобщее обозрение.
Далтон улыбнулся. Если не сами слова, то интонация, с которой они сказаны, явно примирительная. Шагнув обратно, он небрежно взял с проносимого мимо подноса бокал вина и предложил его Директору. Линскотт, кивнув, принял напиток.
Далтон отбросил официальный тон и заговорил так, будто они с Директором друзья детства:
— Вообще-то совершенно согласен. Честно говоря, мы с женой повздорили по этому поводу перед тем, как прийти сюда. Она настаивала, что такой фасон нынче в моде. Я топнул ногой, как уважающий себя женатый мужчина, и категорически запретил ей это платье надевать.
— Тогда почему она в нем?
— Потому что я ей не изменяю, — тяжело вздохнул Далтон. Линскотт склонил голову набок.
— Хотя и рад слышать, что вы не сторонник современных нравов в том, что касается супружеских обетов, но какое это имеет отношение к цене на хлеб в Кельтоне?
Далтон отпил глоток вина. Линскотт не сводил с него глаз.
— Ну, поскольку я ей не изменяю, я лишусь постельных игр, если буду побеждать во всяком споре.
Впервые за все время на лице Линскотта появилась тень улыбки.
— Я понял, о чем вы.
— Молодые женщины здесь одеваются просто невообразимо. Я был в шоке, когда пришел сюда на работу. Моя жена молода и не хочет отставать от них, хочет с ними подружиться. Она боится, что другие живущие тут женщины станут над ней потешаться. Я разговаривал с министром на эту тему, и он согласен, что женщинам не следует демонстрировать себя подобным образом, но наша культура позволяет женщинам самим выбирать себе туалеты. Мы с министром полагаем, что нам с ним следует на пару подумать о том, как повлиять на моду в лучшую сторону.
Линскотт согласно кивнул.
— Что ж, у меня тоже есть жена, и я тоже не гуляю на сторону. Рад слышать, что вы — один из немногих нынче, кто придерживается древних идеалов, что данные клятвы священны и верность супругу — святая святых. Молодчина.
В культуре Андерита много места уделялось чести, верности и данному слову — необходимости соблюдать принесенные обеты. Но Андерит менялся. И очень многих заботило, что за последние десятилетия нормы морали сильно изменились. В высших слоях общества разгул теперь стал не только приемлем, но даже поощрялся.
Далтон поглядел на Терезу, на Директора, снова на Терезу.
— Директор, — сделал он приглашающий жест, — могу я представить вам мою возлюбленную супругу? Если позволите? И буду чрезвычайно признателен, если вы прибегнете к вашему огромному влиянию и выскажетесь по поводу благопристойности. Вы весьма уважаемый человек и пользуетесь таким авторитетом, которого мне никогда не получить. Она считает, что я говорю как ревнивый муж.
Линскотт размышлял недолго.
— С удовольствием, если вам угодно.
Когда Далтон подвел Линскотта к дамам, Тереза уговаривала Клодину выпить немного вина и говорила что-то утешающее.
— Тереза, Клодина, позвольте представить вам Директора Линскотта.
Тереза улыбнулась, когда Линскотт поцеловал ей руку. Клодина же, когда с ней проделали ту же процедуру, не отрывала глаз от пола. Она выглядела так, будто ей больше всего на свете хотелось кинуться Линскотту в объятия в поисках защиты или бежать прочь со всех ног. Далтон положил ей ладонь на плечо, не позволяя сделать ни то, ни другое.
— Тереза, дорогая, мы с Директором только что обсуждали проблему женских платьев и моды в свете благопристойности.
Тереза чуть подалась к Директору, как бы приглашая в конфиденты.
— Мой муж так беспокоится по поводу того, что я ношу! А вы что думаете. Директор Линскотт? Вы одобряете мое платье? — Тереза гордо просияла. — Оно вам нравится?
Линскотт лишь на мгновение опустил глаза.
— Очень мило, моя дорогая. Очень мило.
— Видишь, Далтон? Я же тебе говорила! Мое платье гораздо более консервативное, чем у других. Я просто счастлива, что столь глубоко уважаемый человек, как вы. Директор Линскотт, его одобрил.
Тереза отвернулась к проходящему мимо виночерпию, чтобы наполнить бокал, а Далтон одарил Линскотта взглядом «почему-же-ты-мне-не-помог». Линскотт, пожав плечами, наклонился к уху Далтона.
— Ваша жена — очень милая, привлекательная женщина, — прошептал он. — Я не мог унизить и огорчить ее.
Далтон изобразил тяжкий вздох.
— Вот и у меня та же проблема.
Линскотт выпрямился, улыбаясь.
— Директор, — уже более серьезно продолжил Далтон, — с Клодиной совсем недавно случилось несчастье. Прогуливаясь на улице, она оступилась и ударилась.
— Добрые духи. — Линскотт взял женщину за руку. — Сильно ушиблись, дорогая?
— Пустяки, — пробормотала Клодина.
— Я знаю Эдвина много лет. И уверен, что ваш муж все правильно поймет, если я провожу вас в ваши покои. Вот, возьмите меня под руку, и я доставлю вас до постели в целости и сохранности.